В романе «Великое никогда» Эльзы Триоле есть своего рода соблазн извлечь идею из слова «шпалера». Когда она перечитывала свои эссе, я мог наблюдать, как она сердилась на корректора — он исправил «шпалеру» на множественное число
[1], как будто речь шла о товаре (в лавке обоев) и убрал дефис, как будто это просто покрашенная бумага, а не само понятие «шпалера». Все эти дела с дефисами тоже доводили меня до зубовного скрежета. Школа Пижье решила лишить нас этого знака препинания, и даже придумала назвать его не так, как нас учили, а странным словом «разделение». Так что знак дефиса, бывший в нашем сознании связью, стал разделением — стеной между двумя частями выражения. Кроме того, я отказываюсь писать «длинный стул»
[2] вместо «шезлонг», потому что шезлонг — это сиденье, которое ничего общего не имеет со стулом… Но я говорил про обои. Мадлен Лаланд, героиня «Великого никогда», не была уверена, что «шпалера»
не мыслит — а, возможно, даже «делает это даже больше, чем другие предметы. Факт соединения определенных кусков материала в некотором порядке, казалось, не приводил к появлению новой объектной сущности. Дерево, шелк, обивка дают новый объект, а не новую сущность. Но “шпалера” действовала сама и без всяких слов, возможно, она действовала гипнозом, действовала, как пейзаж, небо, даже когда мы на него не смотрим...» Что бы там ни было на уме у Мадлен, возникает ассоциация между шпалерой и украшением замков Людовика II, где она будет гулять со своим возлюбленным, скульптором, и отвращение ко всему притворному – именно оно опровергает ее прощальное письмо Фредерику, которое она заканчивает словами «Я за притворство».